По результатам анкетирования рабочих в Киеве в 1913 году. Анкетирование в 1913 году проводилось среди 5630 работников на 502 предприятиях ремесленной промышленности г.Киева. "Живу как скотина"), однако, именно цифры, а не подзаголовки дают реальное представление.

I. В указанной статье приведены данные для тех 70% рабочих, чей семейный годовой доход не превышал 600 рублей. 30% составляли высоко квалифицированные добросовестные работники со стажем — они жили весьма благополучно и не испытывали практически никаких проблем. Это те, кого иногда называли "рабочая аристократия" - интересно из данной статьи то, что их было вовсе не так уж мало, как мы (и я в том числе) себе представляли: 30% - это очень немало.

II. 17% рабочих жили на "дне": снимали угол, иногда у самого работодателя, получали меньше всех, некоторое число из этих 17% становились "люмпенами". Однако, из анкетирования следует, что и этим, беднейшим, зарплаты хватало на все первоочередные нужды (питание, одежда и пр.), и при этом ежемесячно у них оставались на руках свободные деньги (не менее 5% от зарплаты) — вполне вероятно, они их просто пропивали. При этом, даже если человек пил "как сапожник" (и действительно, согласно анкетам, именно сапожники пили тогда больше всех), он не мог пропить более 9% этой низкой зарплаты (дешевая водка была доступна также, как и дорогие напитки).

III. Основное внимание в указанной статье уделено тем 53% рабочих, которые не входили ни в число рабочей "рабочей аристократии" (30%), ни в эти 17% беднейших рабочих.

Каков же усредненный портрет такого рабочего? Он таков:
1. Это глава семьи, работающий в семье один (в 60-70% семей) и обеспечивающий семью. При этом на питание семьи (и ведь семьи были большими) в среднем тратилось менее половины заработка (до 49%) - а в Европе и США в то время на питание тратили на 20-30% больше (!). Да, русский рабочий потреблял гораздо меньше мяса (из-за его дороговизны), но это, пожалуй, единственный крупный минус, который относится к питанию. Впрочем, для рабочих, приехавших в город из деревни вряд ли это был "сильный напряг", поскольку в русской деревне традиционно потребление мяса было низким.

2. Далее, 40% рабочих (в основном семейных) снимали (арендовали) отдельные квартиры. Поскольку в указанной статье анализ ведется только для тех 70% рабочих, чей годовой доход был менее 600р, и вычитая из этих 70% еще 17% беднейших, мы можем сделать вывод, что большая часть из основной массы "средних" рабочих (53%) жила в отдельных квартирах (арендовала) их. Если я ошибаюсь, и цифра 40% относится ко всем анкетированным, то за вычетом 17% беднейших и 30% рабочей аристократии (которые уж все снимали или имели собственные отдельные квартиры), каждая пятая из "средних рабочих семей" снимала отдельные квартиры, а остальные — комнаты в коммунальном жилье. И, наконец, 3% рабочих имели собственное жилье (вероятно, небольшие деревянные дома в Киеве того времени). Средняя оплата за аренду жилья составляла 19% от семейного бюджета. Подобным образом дела обстояли не только в Киеве, но и в других крупных городах России. По воспоминаниям советского премьера А.Н.Косыгина (он родился в 1904г), - его отец был квалифицированным петербургским рабочим, - семья из шести человек (четверо детей) жила (арендовала) в трехкомнатной отдельной квартире, и работал его отец один, и без проблем содержал семью.

Н. С. Хрущев на завтраке в его честь, устроенном 19.09.1959 киностудией "ХХ век-Фокс", вспоминал: "Я женился в 1914-м, двадцати лет от роду. Поскольку у меня была хорошая профессия (слесарь), я смог сразу же снять квартиру. В ней были гостиная, кухня, спальня, столовая. Прошли годы после революции, и мне больно думать, что я, рабочий, жил при капитализме гораздо лучше, чем живут рабочие при Советской власти. Вот мы свергли монархию, буржуазию, мы завоевали нашу свободу, а люди живут хуже, чем прежде. Как слесарь в Донбассе до революции я зарабатывал 40-45 рублей в месяц. Черный хлеб стоил 2 копейки фунт (410 граммов), а белый - 5 копеек. Сало шло по 22 копейки за фунт, яйцо - копейка за штуку. Хорошие сапоги стоили 6, от силы 7 рублей. А после революции заработки понизились, и даже очень, цены же - сильно поднялись..."

ДОПОЛНЕНИЕ О КВАРТИРНОМ ВОПРОСЕ В МОСКВЕ И В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ ДО 1917г

(По данным историков Н.Петровой и А.Кокорина 25.3.2010, тв "365" "Квартирный вопрос в России (до 1917г) и в СССР") Быстрый рост жилищного строительства (строительный бум) в Москве начался с 1880-х годов и продолжался без перерывов почти 35 лет, вплоть до начала ПМВ - но и в ходе ПМВ, хотя темпы строительства жилья упали, но не до нуля, жилье все же строилось даже в ПМВ. При этом, темпы строительства жилья постоянно превышали темпы рождаемости (и прироста населения), хотя по темпам прироста населения (3.5% в год, включая рождаемость) Москва и Петербург занимали 3-4 места в мире (!). Очевидно, это значит, что жилищные условия в Москве и Петербурге непрерывно улучшались - вплоть до 1916-17гг.

Максвелл- одна из самых отвратительных ночлежек Питера. Кто и что строили? 1. Городские муниципальные службы строили жилье в основном для рабочих казеных заводов, а также вместе с владельцами предприятий - для частных заводов и фабрик. Отдельные квартиры в этих муниципальных домах были очень дешевыми, по карману любому рабочему (кроме начинающих и сезонных).

Жилые дома Нобеля 2. Многоквартирные дома с маленькой арендной платой строили также многие благотворители. Эти дома так и назывались - "дома дешевых квартир". Примерно с первых годов 20-го века и далее как муниципалы так и благотворители строили для рабочих уже в основном дома с отдельными квартирами, более всего с однокомнатными квартирами (средняя площадь 23 кв.м, с отдельной кухней, с высокими потолками), благоустроенные, с центральным отоплением. В этих домах были также детские комнаты (типа детсадов), прачечные, иногда и библиотеки.

Порт-Артур.. 3. Конечно, строились во множестве и обыкновенные "доходные дома", в основном с многокомнатными отдельными квартирами, а также и частные дома, в том числе с помощью банковских ссуд (типа ипотеки), причем ссудный процент был невелик.

Гаванский рабочий городок Очень много московских и петербургских семей среднего достатка съезжали со своих арендованных квартир на все лето на дачи (с мая по август-сентябрь) - выезжали на дачи со всем домашним скарбом, а по возвращении искали и быстро находили себе новое жилье - выбор жилья был большой, и на любой карман. Как сообщили историки Н.Петрова и А.Кокорев, в 1910-е годы в Москве среди горожан среднего и более высокого достатка получила распространение новая мода - "работать в городе, жить за городом", и в подмосковье началось было массовое строительство таких поселков, с высоким качеством жилья, для небедных горожан. Эта тенденция была прервана в ПМВ.

Обычный доходный дом Питера. Возвращаясь к жилью рабочих, напомню, что более половины рабочих (квалифицированные, со стажем) не ждали муниципального жилья, а сами арендовали подходящие квартиры - одно, двух, и трехкомнатные (а летом многие и отправляли семьи на дачи, или в деревню к родичам) Более всего в Москве и Петербурге было четырехкомнатных квартир. Их аренда стоила около 90р в месяц - конечно, только немногие рабочие могли арендовать их. Но однокомнатная квартира обходилась менее 10р в месяц, двухкомнатная - гораздо менее 20р, в "дешевых домах" - и гораздо меньше этого. Напомню, что около 30% рабочих получали зп не менее 50р в месяц и могли сами выбирать себе квартиру в аренду.

Дом квалифицированного рабочего Конечно, были и подвалы,и чердаки, и коечно-каморочные общежития (там платили 2-5 коп. в месяц) и типа коммуналок - но там ютились или сезонные рабочие, или только что приехавшие из деревни и не имеющие покровителей в землячествах, или спивающиеся бессемейные. Таких среди рабочих было не более 20%. Конечно, были и ночлежки, и приюты - как во всех крупных городах мира того времени.

Рабочая казарма. Интересно еще, что с началом ПМВ, когда началась заметная инфляция, Могордума запретила домовладельцам повышать плату за аренду квартир, и запретила выселять семьи солдат за неуплату. Этот указ был отменен Временным правительством в марте 1917г.

Рабочий поселок Ну а теперь пара документов из двух эпох.

Теперь о тяжкой жизни пожарных, изнывающих под непосильным гнетом николашки романова, помещиков и капиталистов:

Снова 1908 год.

Эта статья, в подробностях освещающая бедственное материальное положение дореволюционных пожарных, была опубликована в журнале "Пожарное дело" за ноябрь 1908 года.

Как жить? Этот жгучий вопрос все глубже и глубже гнездится в мозгу каждого семьянина, живущего в наши дни. Во времена нынешней дороговизны этот вопрос особенно захватывает нас, пожарных, получающих гроши на пропитание своих семей. Мне положительно страшно поднимать этот тяжелый вопрос, ибо нельзя же не заметить того, что все вокруг живут, глядя только на сегодняшний день, не смея заглянуть в завтрашний, и живут, даже боясь спросить самих себя — как мы живем? Но пусть будет то, что будет, — пришло время коснуться своих ран, может быть, для того, чтобы залечить их, а может быть, и нет. И да не посетуют на меня мои дорогие товарищи за то, что я попробую нарисовать картину нашей неустроенной жизни во всей ее неприглядности.

Возьмем для примера материальное положение хотя бы столичного брандмейстера. Это будет положение из средних, ибо есть брандмейстеры в провинции, получающие от 1 200 до 1 800 и более руб. в год. В столице же брандмейстер получает 1 000 с небольшим, а есть и еще меньшие оклады, даже в 600 руб. в год и менее, о которых даже и говорить жутко.

Итак, рассмотрим, каково жить на оклад в 1 044 руб. в год, т.е. 87 руб. в месяц, в столице, где жизнь так непомерно дорога. Из этих 87 руб. еще вычитается 4 руб. в месяц в кассу. Следовательно, 20 числа на руки приходится получать 83 руб. серебром (если вы не брали аванс, не участвовали в подписных листах на похороны, обеды, проводы, подношения и другие прелести чиновничьей жизни). Вы торжественно вручаете вашей жене эти 83 рубля, не израсходовав из них ни копейки даже на извозчика из боязни разменять их. 83 рубля для одного раза — довольно внушительная цифра, конечно. Но посмотрите на реестр расходов, который вам преподнесла ваша жена — весьма скромная и аккуратная, экономная женщина, но любящая мать и добрая хозяйка, умеющая, к сожалению, кушать французские булки да пить кофе (как досадно это в воспитании интеллигентных людей!).

Я из любопытства привожу эти скромные цифры, робко вписанные женской рукой в реестр домашних расходов, составленный на весь месяц вперед:

на стол...................................72 руб. (для пятерых — средняя семья)

за Асю и Лялю в училище по 7 руб. ......14 руб. (дети, слава Богу, учатся еще только в приготовительном классе)

на книги Асе...........................2 руб. (слава Богу еще, что и не Ляле)

прислуге за месяц..................7 руб.

проценты в ломбард...............8 руб. ("Пусть бы пропали эти вещи!" — вырывается у нас каждый месяц)

Итого.....................103 руб.

Вот цифра, которая каждый раз 20 числа заставляет краснеть за себя вашу бедную жену, ни в чем не повинную робкую молчальницу, цифра, которая вызывает целый рой мурашек на вашу спину. А где же деньги на обувь, платье, извозчика, табак, папиросы (если вы курите), гости, обновки детям (я молчу уже о лакомствах), другое-прочее, пятое-десятое? У вас в руках только 83 рубля. Где же взять 20 рублей недостающих и вовсе не выдуманных вашей женой, а требующихся самой жизнью? Красть, значит?!. В лучшем случае — просить в долг (без отдачи, конечно, большей частью), или нести в ломбард последние следы вашей причастности к интеллигентному классу?

Мне могут возразить, что, кроме 87 рублей, каждый брандмейстер получает еще наградные от страховых обществ и от начальства (этих наградных набирается в столице около 500 руб. в год), да еще кое-что, и т.д. Я скажу: да, получает, — но и только.

Пока ваши дети еще в приготовительном классе, вы платите за них, положим, только полтораста с небольшим рублей. Но если они, слава Богу, поступили в гимназию, — готовьте уже 200 руб. за двоих (плюс расходы на книги). Да и это только в том случае, если вы не имеете еще одного или двоих отпрысков, иначе же вы познакомитесь со сказкой про белого бычка, ибо родины да крестины даром не обходятся. Кроме того, если вы — столичный брандмейстер, то у вас всегда имеются дела вне команды: осмотры, освидетельствования, комиссии, заседания и прочее, служебные поездки по городу (о личных делах я уже умалчиваю), для которых вы должны иметь собственный экипаж (да не извозчичьи дрожки, а именно экипаж, приличествующий вашему сану, с опрятно и прилично одетым кучером).

Единовременный расход на это составляет около 500—600 руб. В том же случае, если вы не обзавелись экипажем, вам нужны карманные деньги на извозчиков, так как путешествие на конке не всегда представляется возможным, и уж во всяком случае неудобно при надобности быстро попасть на случившийся пожар. По самому скромному подсчету, таких разъездов по комиссиям бывает в год в среднем около 200, то есть почти через день, а иной раз и по несколько раз на день. Если считать в среднем стоимость извозчика в два конца "с подожданием" по 1 рублю, то получается, что одна только скромная сумма на извозчиков составит 200 руб. в год, разъездных же в нашем окладе никаких не полагается.

И вот, если вы, видя дождь на дворе, пожалеете ваших детей и купите им галоши, вы влезете в долг. Если ваша жена возымеет неосторожность переменить наконец-то шляпку, полученную ею еще с приданым от ее родителей, она вас втянет в долг. Если, когда весеннее солнышко позеленит леса и луга, когда всех тянет ближе к природе, подальше от пыльного города, если в это время вы наймете для вашего семейства дачу. — Боже вас упаси! Вы влезете в долг.

А развлечения, а удовольствия, на которые имеет право всякий смертный, желающий думать, что жизнь — это не только ужасная каторга, но иногда еще и наслаждение?! А испытание Божие — болезнь ваша или вашей жены или детей?!

Но вдруг вы к тому же еще окажетесь пожарным-идеалистом и не можете примириться с недостатками в оборудовании вашего обоза, небрежно заброшенного городом, и посмеете купить за свой счет какой-нибудь факел или электрический фонарь, какой-нибудь новейший прибор, до которого нет дела городу? И если вам не получить его иначе, как за свой счет, обойтись же без него на пожаре, по вашим понятиям, нельзя, — и вдруг вы это сделали...

О, тогда вы окончательно становитесь преступником, даже вдвойне преступником: во-первых, перед вашей семьей, которую вы разули в непогоду посреди улицы, и, во-вторых, перед начальством, от которого вы рискуете получить нелестный эпитет "запутавшегося в долгах". О прожженных же на пожарах сюртуках и сапогах стоит ли говорить...

Конечно, я понимаю, что 87 руб. — это были большие деньги в прежние времена. Но, во-первых, это было доброе старое время, когда, я помню, фунт мяса стоил не 26 коп., как теперь, а всего 16 коп., фунт масла — не 48, а 30 коп. и т. д. Во-вторых, это было время, когда об интеллигентных брандмейстерах не кричали и на службу их никто не звал. Я могу еще понять самого себя, когда я и моя семья может быть способна всю жизнь кормиться щами и кашей, редькой с квасом да черным хлебом, и разве что в праздничный день — пирогом с кашей или с капустой. Я счастлив, если меня так воспитали и мои потребности дальше этого не идут. Но, воля ваша, за что же должен страдать и быть несчастным мой сосед, товарищ по службе, — интеллигент, который, к сожалению, вырос на французских булках да бульоне с пирожками? Если бы он был отпетым тунеядцем, тогда, конечно, туда ему и дорога, питается квасом да редькой — ну и приятного аппетита; но, помилуйте, ведь он служит, работает в поте лица, имеет семью, тоже интеллигентную, как и он сам, детей, которых должен готовить в жизнь — и жизнь не крючников, кухарок или извозчиков, а полезных членов общества, обученных и образованных... За что же, позвольте спросить, приходится ему терпеть лишения, и терпеть там, куда его звали долг, любовь и обещания?

Да вот еще что: от меня, живущего на щах да каше, служба ровно ничего и не требует, кроме благонадежного исполнения своих обязанностей (то есть быть аккуратным и исправно наблюдать за обозом да конскими хвостами); а ведь от соседа-интеллигента требуют несколько больше — и инициативы, и изобретательности, и проектов, и реорганизации, и всего того, чем сопровождается труд всякого интеллигентного и порядочного человека. Но представим себе, что мой сосед — тот самый пожарный-идеалист, который готов ради любимого дела питаться воздухом (одеваться в рубище он не смеет, потому что служба этого не позволяет). Ну, а его семейство? Дети, которые, кроме как "мама, кушать" или "мама, купи сегодня куклу, а потом книжку", — ровно ничего и знать не хотят, а жена, видящая лишь во сне наряды и удовольствия и вздыхающая над штопаньем дырявого белья, а… Но я вижу, дорогой читатель, что вам наскучило и стало нудно слушать одни и те же бесконечные стоны. Что ж, я готов пощадить вас и бросить перо, но заявляю — я далеко не кончил того, что следовало бы нарисовать во всей полноте красок на картине неустроенной жизни русского брандмейстера. Во всяком случае, очевидно, что так жить нельзя, и пусть нам докажут, что за Богом молитва, а за царем служба не пропадают! Наши семьи молятся, а мы служим...

Перепубликация в газете "Харьковский пожарный вестник", №35(103), 1 сентября 2000 г., стр. 6

Но предварю это т опус сканом пары страниц из крайне советской книжки:

Взято из: Струмилин С.Г. Проблемы экономики труда. М.:Наука, 1982

Немного информации об уровне жизни советских людей в Куйбышеве в 1940 году. Информация не является статистической, поскольку ее источником является Письмо совслужащего Генина В.М. Молотову от 18 января 1940 года

(ГА ГАРФ Ф. Р - 5446. Оп. 82. Д. 119. Л. 193 - 197 ).

Письмо заинтересовало Молотова и он поручил своему секретариату перепечатать его. Теперь о том, какие сведения в своем письме приводит совслужащий.

В семье Генина - 5 человек (он, жена, трое детей), из которых работает только он один. Его ежемесячная зарплата составляет 450 рублей, из которых он не менее 30 рублей отдает как подоходный налог и культжилсбор, а еще 45 рублей государство изымает у него под "добровольный" заем. На оставшиеся 375 рублей Генин содержать семью не может, и для наглядности он приводит сведения о прожиточном минимуме для его семьи по продуктам, данные о потреблении которых и расходам на них ведет его жена. Получается, что "прожиточный" минимум его семьи составляет более 700 рублей (стоит отметить, что в своем письме Генин дважды совершает арифметические ошибки в подсчете). Разницу между зарплатой и прожиточным минимум Генин старается покрывать за счет подработок, продажей мебели, а также экономии на всем. Итак, из чего состоит расходная часть бюджета семьи Генина в процентах:

А вот расходы уже в рублевом эквиваленте (всего 732,5 рубля в месяц):

Теперь посмотрим, какое количество продуктов покупается на эти деньги:

В коммунальные расходы вошли: квартплата - 35 рублей вода и свет - 15 рублей керосин - 6 рублей радиоточка - 4 рублей дрова - 40 рублей

В мясо и масло вошли: масло (2 кг в месяц) - 80 рублей мясо (15 кг в месяц) - 189 рублей в месяц Хлеб семья Генина приобретает по 1,5 рубля килограмм (хотя иногда приходится приобретать его по более высокой цене - 2,7 рубля), макароны (2 кг в месяц) - по 3 рубля за кг. Сахара покупается в месяц на семью 4 кг по 4 рубля за кг, чай (50 грамм) - по 3,5 рубля. Поскольку в семье трое детей, то для них покупается по возможности 1 литр молока в день по 2-3 рубля за литр.

В овощи вошли: картофель (30 кг в месяц) - 90 рублей капуста (5 кг) - 20 рублей лук, морковь и т.п. - 10 рублей Указанные выше данные, еще раз отмечу, сам Генин считает именно "прожиточным минимумом", который - как уже понятно, его зарплата обеспечивает лишь наполовину. Стоимость такого "минимума" составляет более 730 рублей. При этом надо также учесть, что Генин по ценам дает цифры усредненные, что свидетельствует о том, что семья часть продуктов закупает не только на рынке, но и в государственной коммерческой торговой сети.

Теперь посмотрим на показатели потребления продуктов на душу человека в этой семье в месяц (данные усреднены, поскольку понятно, что, например, дети потребляют больше молока, чем взрослые): Мясо - 3 кг Масло - 0,4 кг Хлеб - 12 кг Сахар - 0,8 кг Картофель - 6 кг Капуста - 1 кг Молоко - 6 литров ****

Для сравнения - сводки ЦСУ Госплана:

Итак Резюме:

Сравнивая средние зарплаты российских рабочих до 1917 года со средними зарплатами европейских и американских рабочих, еще советский академик С.Г. Струмилин (в 1960 году) писал:

"Заработки российских рабочих были одними из самых высоких в мире, занимая второе место после заработков американских рабочих. ....
Реальный уровень оплаты труда в промышленности России был достаточно высок и опережал уровень оплаты труда в Англии, Германии, Франции".

"Средний годовой заработок в обрабатывающей промышленности США по цензу 1914 года достигал 573 долл. в год, 11,02 долл. в неделю, или 1,84 долл. в день. В перерасчете на русскую валюту по паритету дневной заработок американского рабочего составлял 3 руб. 61 коп. золотом. В России, по массовым данным 1913 года, годовой заработок рабочих деньгами и натурой равнялся за 257,4 рабочих дня 300 руб., т.е. не превышал 1 руб. 16 коп. в день, не достигая, таким образом, и трети (32,2%) американской нормы. Отсюда и делались обычно поспешные выводы о резком отставании уровня жизни рабочих России от американских стандартов. Но с учетом сравнительной дороговизны жизни в этих странах выводы получаются другие. При сравнении цен на важнейшие пищевые продукты в России и США оказывается, что в США продукты стоят в три раза дороже, чем в России. Опираясь на эти сравнения, можно сделать вывод, что уровень реальной оплаты труда в промышленности России следует оценить не ниже 85% американского". .

[Струмилин С.Г., Очерки экономической истории России. М.: Изд-во социально-экономической литературы, 1960., с.122-123]

Однако, добавляет С.Г. Струмилин, это без учета более низкой квартирной платы в России, меньшей тяжести налогового обложения и без учета безработицы, гораздо меньшей в России.

О.А. Платонов в своей книге дополняет это сравнение:

"Известно также, что "высокий уровень заработной платы русских рабочих сочетался с большим, чем в других странах, количеством выходных и праздничных дней. У промышленных рабочих число выходных и праздников составляло 100-110, а у крестьян достигало даже 140 дней в год. Перед самой революцией продолжительность рабочего года в России составляла в промышленности в среднем около 250-ти, а в сельском хозяйстве - около 230 дней. Для сравнения скажем, что в Европе эти цифры были совсем иными - около 300 рабочих дней в год, а в Англии - даже 310 дней".

[Платонов О. А ., Терновый венец России (История русского народа в XX веке), Том 1. М.: Алгоритм, 2009., с.34-35]

Сравнивая калорийность питания рабочего до 1917 года и в СССР, пришла к выводу, что уровень питания в калориях до революции 1917 года был вновь достигнут в СССР только в конце 50-х - начале 60-х годов . Тогда же (к концу 1950-х годов, при Н. Хрущеве), был проведён и пенсионный закон (сталинские пенсии для большинства людей были нищенскими), и началось массовой жилищное строительство - а до начала 1960-х годов и жилищные условия советских рабочих были гораздо хуже, чем рабочих в царской России до 1917 года

Полезная вещь революция!

« Жизнь стала сплош­ным приклю­че­нием на необи­та­е­мом острове, сплош­ной борь­бой за суще­ство­ва­ние, забо­той об одежде, пище и топке».

Так описы­вала жизнь после рево­лю­ции в своем днев­нике за 1919–1921 гг. выпуск­ница Высших женских курсов, дочь воро­неж­ского учителя Зина­ида Дени­сьев­ская. Тот же мотив изоля­ции, внезап­ной оторван­но­сти от привыч­ной жизни звучит и в воспо­ми­на­ниях Нины Бербе­ро­вой, отец кото­рой был круп­ным мини­стер­ским чинов­ни­ком из Петер­бурга: «Я вполне отчёт­ливо созна­вала, что от меня оста­лись клочья, и от России - тот неболь­шой кусок, где мы сейчас жили, без возмож­но­сти свида­ния или пере­писки с теми, кто жил по другую сторону фронта граж­дан­ской войны» .

Нине было шест­на­дцать лет, когда рево­лю­ци­он­ная волна смыла её за борт преж­него суще­ство­ва­ния и выбро­сила на неиз­вест­ный берег. На этом же берегу оказа­лись многие из тех, кому совет­ская власть дала обозна­че­ние «бывшие люди». В эту кате­го­рию попали аристо­краты, дворяне, офицеры Белой армии, духо­вен­ство, купцы, промыш­лен­ники, чинов­ники монар­хи­че­ского аппа­рата и ряд других соци­аль­ных групп. Всех этих людей ждала холод­ная, жесто­кая terra incognita - непри­вет­ли­вая тьма, в кото­рой прихо­ди­лось проди­раться наощупь и добы­вать пропи­та­ние своими руками. Преж­ние знания, преж­ние навыки в одно­ча­сье стали беспо­лез­ным бага­жом, от кото­рого нужно было как можно скорее изба­виться - чтобы выжить.

« Чему меня учили? Меня не учили, как доста­вать себе пропи­та­ние, как проби­ваться локтями в очере­дях за пайкой и ложкой, за кото­рую надо было давать залог; меня не учили ничему полез­ному: я не умела ни шить валенки, ни вычё­сы­вать вшей из детских голов, ни печь пироги из карто­фель­ной шелухи» . И Нина, и Зина­ида, и тысячи других дево­чек, деву­шек и женщин в одно­ча­сье оказа­лись «бывшими» и дочерьми «бывших» отцов - «бывших» поме­щи­ков, учите­лей, врачей, писа­те­лей, юристов, купцов, акте­ров, меце­на­тов, чинов­ни­ков, многих из кото­рых новая жизнь сделала «совер­шенно прозрач­ными, с глубоко запав­шими глазами и тяже­лым запа­хом».

Нина Бербе­рова

Что же пред­став­лял собой этот остров, насе­лён­ный «бывшими»? Как рево­лю­ци­он­ные собы­тия, граж­дан­ская война и смена власти изме­нили (точнее сказать, иско­рё­жили) быто­вые усло­вия жизни женщин «неже­ла­тель­ного» проис­хож­де­ния? Как и где они жили (точнее сказать, выжи­вали) в новом «царстве - голод­ных, зябну­щих, боль­ных и умира­ю­щих людей», кото­рое пришло на смену преж­ней монар­хии? Как они чувство­вали себя в мире, где места для них уже не было - и, глав­ное, что они сами гово­рили об этом?

Рево­лю­ция принесла с собой тоталь­ный хаос, в кото­рый всё больше и больше погру­жа­лись города. Отклю­чи­лась теле­фон­ная связь, нача­лись проблемы с транс­пор­том: редкие трам­ваи были пере­пол­нены, извоз­чика можно было достать только за боль­шие деньги. Закры­ва­лись или пусто­вали аптеки, лавки и мага­зины, заводы и пред­при­я­тия. Зина­ида Гиппиус назвала Петер­бург моги­лой, процесс разло­же­ния в кото­рой неиз­бежно идет всё дальше и дальше. Многие очевидцы писали о жизнь после рево­лю­ции схожими словами: как о загни­ва­ю­щем, боль­ном поту­сто­рон­нем мире, напол­нен­ном людьми-тенями, бесцельно бродя­щими в холод­ном аду неиз­вест­но­сти.

Зина­ида Гиппиус

Нина Бербе­рова, 1917 год:

« Трудно и печально отры­ваться в эти годы (шест­на­дцать лет) от того, с чем сжился: оборвать дружбу, бросить книги, бросить город, красота и вели­чие кото­рого в послед­ние месяцы начали помра­чаться от разби­тых окон, зако­ло­чен­ных лавок, повер­жен­ных памят­ни­ков, снятых дверей и длин­ных угрю­мых очере­дей».

Софья Кларк, родствен­ница Саввы Мамон­това, 1917 год:

« Тишина в городе была гробо­вая. Всё закрыто. Ни банков, ни мага­зи­нов, и денег не было, чтобы купить что-нибудь. Буду­щее было совсем неиз­вестно. Иногда каза­лось, что „чем хуже, тем лучше“, что боль­ше­вики долго не продер­жатся у власти. Кончи­лись буржу­аз­ные газеты: Русское Слово, Русские Ведо­мо­сти. Выхо­дили только изве­стия Совета Рабо­чих Депу­та­тов. Но изве­стий в них было мало. Насту­пал голод и холод, отоп­ле­ния не было. У нас, к счастью, во дворе были сложены дрова, но на боль­шой дом их не могло хватить на долго. По вече­рам было страшно выхо­дить. В темноте оста­нав­ли­вали, снимали пальто».

Елена Дулова, дочь князя Г.Н. Дулова, скри­пача и профес­сора Москов­ской консер­ва­то­рии, о феврале 1919 года:

« Москва пото­нула в сугро­бах… Посре­дине улиц тихо брели худые, измож­ден­ные люди… Трам­ваи не ходили».

Зина­ида Дени­сьев­ская, март 1922 года:

« Устала я. И странно мне от Смерти вернуться к жизни. Я не знаю хоро­шенько, стоит ли к ней возвра­щаться. Есть что-то непе­ре­но­симо урод­ли­вое, безоб­раз­ное в общей атмо­сфере жизни, именно русской тепе­реш­ней, - в этих худых, голод­ных людях, теря­ю­щих облик чело­ве­че­ский, в этих разгу­лах стра­стей - наживы, кутежа и разврата мень­шин­ства, в этом болоте безгра­мот­но­сти, неве­же­ства, дикого эгоизма, глупо­сти воров­ства и т.д.».

Одной из глав­ных проблем стал холод. Когда запасы дров кончи­лись, каждое полено, каждая щепка стала на вес золота. Темпе­ра­тура в квар­ти­рах дохо­дила до мину­со­вой. Боль­ницы не отап­ли­ва­лись. Прогреть обле­де­нев­шие комнаты было крайне сложно: расто­пить печь или чугунку стоило боль­шого труда. На дрова распи­ли­вали мебель, жгли книги. Тепло стало роско­шью, доступ­ной немно­гим.

« Голод и холод душев­ный и физи­че­ский».

« Холод и холод. Страх перед междо­усоб­ной войной, перед поте­рей близ­ких…»

« Жизнь - стала топкой печей, приго­тов­ле­нием еды и почин­кой белья… Борь­бой с холо­дом…»

« Я уже поняла, что холод тяже­лее голода. Голод и холод вместе - ничто перед духов­ным стра­да­нием».

« В городе - неопре­де­лён­ное настро­е­ние. Все погло­щены мыслью о топке и о продук­тах».

В этой ситу­а­ции соблю­дать простей­шие правила личной гиги­ены было крайне сложно. Надежда Мандель­штам вспо­ми­нает, какие усилия нужно было прила­гать для того, чтобы «помыться в огром­ном городе, где первым делом уничто­жили все ванные комнаты. Мы мылись, стоя на одной ноге и сунув другую под кран с холод­ной водой». Обще­ствен­ные бани закры­лись из-за недо­статка топлива. «…В промёрз­ших квар­ти­рах промер­зал водо­про­вод и кана­ли­за­ция. Убор­ные пред­став­ляли собой страш­ные клоаки. Пред­ла­га­лось всем граж­да­нам проли­вать их кипят­ком. В конце концов, полу­чи­лось так, что помойки превра­ти­лись в обще­ствен­ные убор­ные» .

Поэтесса Вера Инбер вспо­ми­нала:

« В те годы мне было очень плохо: я совер­шенно пере­стала пони­мать для чего я живу, и что будет дальше. Кроме всего прочего, ещё не на что было жить. Вещи из дому выте­кали неудер­жимо, как вода, мы пита­лись сначала портье­рами, скатер­тями, нако­нец роялем».

В новом - но не дивном - мире торговля стала одним из основ­ных спосо­бов пропи­та­ния. Край­няя нужна застав­ляла прода­вать всё до нитки. «Есть что-то надо», «не на что было жить», «есть почти нечего». На рынок «выте­кало» всё: укра­ше­ния, одежда и обувь, книги и картины, мебель и зана­вески, ковры и скрипки, столо­вое серебро и сервизы. Бережно храни­мые фамиль­ные драго­цен­но­сти в тяже­лых усло­виях суще­ство­ва­ния стано­ви­лись просто вещами, кото­рые можно было продать или обме­нять на еду. Перед лицом голода пред­меты из прошлой жизни теряли смысл и былую значи­мость. Книги и краси­вая доро­гая мебель превра­ща­лись в дрова для топки квар­тиры, золото и серебро - в пшено и карто­фель. Любовь Менде­ле­ева в борьбе «за хлеб насущ­ный» и для того, чтобы прокор­мить Алек­сандра Блока, заня­того служ­бой рево­лю­ции, не пожа­лела ни пяти сунду­ков своего актёр­ского гарде­роба, ни «тщатель­ную подо­бран­ной коллек­ции старин­ных плат­ков и шалей», ни «обожа­е­мой» нитки жемчуга. «Сего­дня прода­вала на Смолен­ском рынке бабуш­кин (со стороны мамы) брас­лет - един­ствен­ная уцелев­шая у меня вещица… Мне не жаль было её, как вообще не жаль ничего из наших обыва­тель­ских скар­бов. Но смер­тельно надо­ело посто­янно нуждаться», - пишет Мария Бело­цве­това, жена поэта и антро­по­софа Н.Н. Бело­цве­това, в эмигра­ции руко­во­див­шая русской антро­по­соф­ской груп­пой в Берлине.

Барри­кады у Леон­тьев­ского пере­улка

Т.М. Карди­на­лов­ская вспо­ми­нает, как после рево­лю­ции пришлось обме­нять на хлеб и молоко ордена отца, - офицера, к тому времени уже погиб­шего на фронте - в том числе, Орден Белого Орла, «наивыс­ший орден в царской армии». Бело­цве­това расска­зы­вает об артистке театра Корша Марты­но­вой: «Бедная старушка принуж­дена прода­вать, менять на картошку и хлеб подне­сен­ные ей при цветах и подар­ках ленты… В каком госу­дар­стве проис­хо­дило нечто подоб­ное?!..».

« У бабушки были уникаль­ные вещи, сереб­ря­ные, фамиль­ные. Неко­то­рые - золо­тые. Фамиль­ные укра­ше­ния, ожере­лья, брас­леты. Столо­вое серебро и столо­вое стекло, изго­тов­лен­ное в Италии бог знает в каком веке. Тончай­шее. Дунешь - разле­тится. Тронешь его - поёт. Оно пере­хо­дило из поко­ле­ния в поко­ле­ние. Всё это храни­лось в длин­ных боль­ших короб­ках, выло­жен­ных внутри барха­том. Бабушка зана­ве­ши­вала окна, чтобы снаружи ничего не было видно, и тогда только откры­вала эти коробки», - пишет о своём детстве Марина Дурново, внучка князя Голи­цина. Все эти вещи - всё, что оста­ва­лось «краси­вое или доро­гое» - её бабушка посте­пенно прода­вала в иностран­ных посоль­ствах. «И на выру­чен­ные деньги прино­сила домой кушать, еду, потому что нам не на что было жить».

Суха­рев­ский рынок в Москве во время граж­дан­ской войны

Вот что вспо­ми­нает Раиса Монас, проис­хо­див­шая из еврей­ской купе­че­ской семьи (её отцу принад­ле­жала гости­ница в Минске), о ситу­а­ции в после­ре­во­лю­ци­он­ной Одессе, где она оказа­лась после бегства из родного города:

« С прихо­дом боль­ше­ви­ков продо­воль­ствен­ное поло­же­ние резко ухуд­ши­лось, помню один период, когда мы ели только куку­рузу и поми­доры. Финан­со­вое поло­же­ние было чрез­вы­чайно слож­ное: „керенки“, бывшие ещё в ходу при белых, сразу исчезли, чёрный рынок процве­тал, и т.к. совет­ские рубли ничего не стоили, все прода­вали ещё имею­щу­юся иностран­ную валюту, чтобы иметь возмож­ность каждый день поку­пать продо­воль­ствие. Ману­фак­тура тоже исчезла: весной 1921 г., когда я кончала гимна­зию, мне сшили платье из простыни…».

К слову, простыня была не самым экзо­тич­ным мате­ри­а­лом, из кото­рого в то время прихо­ди­лось шить одежду. Платья масте­рили даже из марли для пере­вя­зок, бельё - из аптеч­ной кальки, на юбки пере­кра­и­вали отцов­ские брюки. В тоталь­ной нищете, в ситу­а­ции, когда весь гарде­роб до нитки - в прямом смысле - был продан, на долю женщин оста­ва­лись лишь обноски и мечты о такой роскоши, как чулки и хоро­шие туфли. «Если нам попа­дала в руки тряпка, тут же разыг­ры­ва­лось необуз­дан­ное вооб­ра­же­ние, как бы из неё, вожде­лен­ной, сделать нечто прекрас­ное и годное на все случаи жизни», - вспо­ми­нает Надежда Мандель­штам. «У меня было всего-навсего два платья с собою, одно из них назы­ва­лось парад­ное, так как я его наде­вала редко и только в парад­ных случаях, а второе состо­яло из кофточки и чёрной бархат­ной юбки, именно той, кото­рую Катя-коров­ница украла у меня в первые дни рево­лю­ции, а потом вернула. От долгой и посто­ян­ной носки мате­рия на коле­нях стала проти­раться, и в этих местах бархат поры­жел», - пишет Матильда Кшесин­ская, прима-бале­рина Импе­ра­тор­ских теат­ров, в прошлом - обла­да­тель­ница двух гарде­роб­ных комнат.

Торго­вать нужно было посто­янно - прожить на выру­чен­ные деньги при стре­ми­тельно расту­щих ценах обычно удава­лось недолго. «У меня опухли ноги и уже завтра, если не случится чего-либо непред­ви­денно-удач­ного, придётся идти на Смолен­ский торго­вать…», - жалу­ется своему днев­нику Мария Бело­цве­това. Как заме­чает А.А. Саль­ни­кова, «торговля и обмен вещей на толкуч­ках заво­е­вы­вают особое место в жизни дево­чек в это страш­ное время». В памяти Елены Дуло­вой 1918–1919 годы оста­лись как «самый кошмар­ный период в четы­рёх­лет­нем голоде». Малень­кая девочка каждый день бегала наве­щать маму в боль­нице - боси­ком. Зимние вещи пришлось продать соседу, чтобы купить на них на Смолен­ском рынке яблоки, манную крупу и молоко для боль­ной матери.

Послед­ствия боёв в Москве

Зина­ида Гиппиус, блиста­тель­ная и экстра­ва­гант­ная поэтесса, царица петер­бург­ских лите­ра­тур­ных сало­нов, пози­ро­вав­шая Баксту и Репину, вынуж­дена была прода­вать всё, вплоть до старой обуви: «Не дают полторы тысячи, - малы. Отдала задё­шево. Есть-то надо». Но торговля плохо дава­лась Зина­иде Нико­ла­евне, как и многим из «бывших»: «не умею, плохо идет продажа». Сложно приоб­щиться к коммер­ции тем, кто был воспи­тан по-другому и для другого. Однако зача­стую иного способа достать деньги просто не было. Навыки, полу­чен­ные в прошлой жизни, кото­рые могли приго­диться (напри­мер, коррек­тура), прино­сили ничтож­ный доход: «Над каким-то фран­цуз­ским рома­ном, пере­ве­дён­ным голод­ной барыш­ней, 14 ночей проси­дела. На копе­ечку эту (за 14 ночей я полу­чила около тысячи лени­нок, полдня жизни) не раску­тишься. Выгод­нее продать старые штаны».

К тому же, ситу­а­ция ослож­ня­лась пери­о­ди­че­скими запре­тами воль­ной торговли, обла­вами, стрель­бой и убий­ствами на рынках. Эти обсто­я­тель­ства способ­ство­вали расцвету неле­галь­ной торговли и спеку­ля­ции. Вот как эти собы­тия описы­вает Зина­ида Гиппиус:

« Терро­ри­сти­че­ские налеты на рынки, со стрель­бой и смер­то­убий­ством, конча­лись просто разграб­ле­нием продо­воль­ствия в пользу отряда, кото­рый совер­шал налёт. Продо­воль­ствия, прежде всего, но так как нет вещи, кото­рой нельзя встре­тить на рынке, - то заби­ра­лось и осталь­ное, - старые онучи, ручки от дверей, драные штаны, брон­зо­вые подсвеч­ники, древ­нее бархат­ное еван­ге­лие, выкра­ден­ное из какого-нибудь книго­хра­ни­лища, дамские рубашки, обивка мебели… Мебель тоже счита­лась собствен­но­стью госу­дар­ства, а так как под полой дивана тащить нельзя, то люди сдирали обивку и норо­вили сбыть ее хоть за полфунта соло­мен­ного хлеба…».

В ситу­а­ции край­ней нужды расста­ва­лись даже с пред­ме­тами искус­ства, отда­вали за бесце­нок картины, руко­писи и старин­ные книж­ные изда­ния, китай­ский фарфор, вазы и эмали, имев­шие колос­саль­ную стои­мость. Софья Кларк, проис­хо­див­шая из очень состо­я­тель­ной семьи, в своих воспо­ми­на­ниях пишет, что в голод­ные рево­лю­ци­он­ные годы пришлось продать порт­реты её тети Маши и матери, напи­сан­ные Серо­вым, кото­рый жил в детстве у их дяди, Саввы Мамон­това. Кроме того, семье Марии Кларк принад­ле­жали работы других знаме­ни­тых масте­ров: этюд Сури­кова (нищего к картине «Боярыня Моро­зова»), север­ный пейзаж Рериха. Эти картины оста­лись в дачном особ­няке, кото­рый после бегства хозяев занял детский дом, спустя непро­дол­жи­тель­ное время сгорев­ший дотла. Лиля Брик в «голод­ные дни» продала свой «огром­ный, больше нату­раль­ной вели­чины» порт­рет кисти Бориса Григо­рьева, одного из самых доро­гих худож­ни­ков русского аван­гарда. «Лиля в разливе» - так назы­вал этот порт­рет Влади­мир Маяков­ский. Также Брик вспо­ми­нает, как в 1919 году она от руки пере­пи­сала «Флейту-позво­ноч­ник», поэму Маяков­ского; он нари­со­вал к ней обложку и продал в каком-то мага­зине. Благо­даря этому они обедали целых два дня.

«Флейта позво­ноч­ника. Соч. Маяков­ского. Посвя­ща­ется Л.Ю. Брик. Пере­пи­сала Л.Ю. Брик. Разри­со­вал Маяков­ский». 1919 год.

Кроме того, имуще­ство могли рекви­зи­ро­вать, забрать при обыске или просто украсть. Графиня В.Н. Бобрин­ская, состо­яв­шая в город­ской управе Пяти­гор­ска, так описы­вает пове­де­ние новой власти в январе 1919 года:

« Банда этих граби­те­лей под пред­ло­гом обыс­ков врыва­ется в дома, и захва­ты­вает всё что ей попа­да­ется на глаза, - иногда это поборы день­гами, иногда золо­том и драго­цен­но­стями, иногда бельем и носиль­ным платьем, посу­дой - даже мебе­лью. Грабежи сопро­вож­да­ются часто наси­лием; бывало до 7–8 втор­же­ний этих банд в одну и ту же квар­тиру в один и тот же день».

Монас вспо­ми­нает рекви­зи­цию:

« Несколько раз в месяц чеки­сты прихо­дили и обыс­ки­вали квар­тиру: искали золото, драго­цен­но­сти, иностран­ную валюту. Одна­жды они ворва­лись среди бела дня: на обеден­ном столе была приго­тов­лена валюта для продажи; у тётки были хоро­шие рефлексы, она бросила шубу поверх денег и они не дога­да­лись её поднять. В другой раз искали чуть ли не целую ночь, всё распо­тро­шили, а у кошки в это время роди­лись котята, и всё было запря­тано под её подуш­кой - тоже ушли ни с чем».

Разгром­лен­ная квар­тира. 1917 год.

Гиппиус же описы­вает обыски в её доме:

« Куча баб в плат­ках (новые сыщицы-комму­нистки) инте­ре­со­ва­лись больше содер­жи­мым моих шкафов. Шепта­лись. В то время мы только что начи­нали продажу, и бабы явно были недо­вольны, что шкаф не пуст».

« Когда я вошла в свой дом, то меня сразу объял ужас, во что его успели превра­тить: чудная мрамор­ная лест­ница, веду­щая к вести­бюлю и покры­тая крас­ным ковром, была зава­лена книгами, среди кото­рых копо­ши­лись какие-то женщины. Когда я стала поды­маться, эти женщины наки­ну­лись на меня, что я хожу по их книгам. <…> Мне пред­ло­жили потом подняться в мою спальню, но это было просто ужасно, что я увидела: чудный ковёр, специ­ально мною зака­зан­ный в Париже, весь был залит черни­лами, вся мебель была выне­сена в нижний этаж, из чудного шкапа была вырвана с петлями дверь, все полки вынуты, и там стояли ружья, я поспе­шила выйти, слиш­ком тяжело было смот­реть на это варвар­ство. В моей убор­ной ванна-бассейн была напол­нена окур­ками», - в таком виде оказался особ­няк Кшесин­ской в стиле модерн, кото­рый был захва­чен боль­ше­ви­ками вскоре после Февраль­ской рево­лю­ции. Софья Кларк так описы­вает свою дачу в Наро-Фомин­ском, кото­рую она увидела спустя много лет после рево­лю­ции, в 1961 году: «На месте белого дома были огороды. Но флигель, кухня, дома куче­ров, садов­ника, прачек и осталь­ные службы стоят и до сих пор. Весь парк был сруб­лен, веро­ятно во время войны (теперь дере­вья снова выросли), старые дорожки ещё видны. Река Нара обме­лела, часовни в конце парка, на месте битвы 1812 года пропали. Там прохо­дит боль­шое шоссе».

Удар снаряда в квар­тиру у Никит­ских ворот. 1917 год.

Новой власти всего за несколько лет в полной мере удалось вопло­тить в жизнь свой глав­ный рево­лю­ци­он­ный лозунг, а именно - сделать всех людей равными. Аристо­кратки и кухарки, актрисы и прачки, фрей­лины и крестьянки - все они вдруг оказа­лись в схожих усло­виях. Это было равен­ство «разде­тых людей, равен­ство нищих». В одно­ча­сье канули в прошлое отбив­ные котлеты и гастро­но­ми­че­ские мага­зины с мрамор­ными прилав­ками, крах­маль­ные ворот­нички и бело­снеж­ные фартуки, шикар­ные особ­няки со штатом прислуги, «прелест­ными» убор­ными и элек­три­че­ством, простор­ные квар­тиры с израз­цо­выми печами и горя­чей водой.

« …Выставки картин, гром­кие премьеры в теат­рах и скан­даль­ные процессы на суде, покупки картин, увле­че­ние стари­ной, поездки на всю ночь в „Самар­канд“, к цыга­нам» - всё это стало казаться волшеб­ными сказ­ками, эфемер­ной мечтой, сном - «сном о забы­той жизни». А в реаль­но­сти был сырой хлеб с соло­мой и глиной в четверть фунта в день, крапив­ные щи и морков­ный чай, «столовки» с перло­вой кашей и стрельба на улицах, обле­де­нев­шие комнаты с зелё­ными от сыро­сти стенами и жестя­ными лампоч­ками, комму­наль­ные квар­тиры с клопами и тара­ка­нами, - голод, стра­да­ния и посто­ян­ный страх. Стира­лись границы, рвались связи, исче­зали ориен­тиры. Поэтессы прода­вали старые башмаки; актрисы плакали над своими распух­шими и загру­бев­шими руками; девушки в коти­ко­вых полу­пальто и шляп­ках махали кирками, отбы­вая снего­вую повин­ность.

Обита­те­лей «острова бывших», тех дево­чек, деву­шек и женщин, о кото­рых шла речь, ждала разная судьба. Кому-то удалось эмигри­ро­вать из Совет­ского Союза и дожить до глубо­кой старо­сти, кто-то умер от голода, кто-то сумел влиться в совет­скую действи­тель­ность и стать частью нового мира. Однако в те «страш­ные дни», о кото­рых идёт речь, в дни безвоз­врат­ного круше­ния и всеоб­щей агонии, все они чувство­вали себя поте­рян­ными, лишён­ными опоры и надежд на буду­щее.

« Почти год пошёл с тех пор. Я с трудом берусь за перо; нет сил, нет охоты писать. Но я хочу кончить эту тетрадь, не днев­ни­ком, а двумя, тремя словами. Писать днев­ник я больше не буду. Всё то, что меня вооду­шев­ляло, чему я верила, что любила, чему готова была безро­потно отдать и жизнь и счастье - всё это уничто­жено без следа. Погибла Россия, затоп­тан­ная в грязи, озве­рев­шая, поте­ряв­шая чувство чести, любви к чело­ве­че­ству, лежит она всеми заплё­ван­ная, в пропа­сти».
З.В. Арапова, дочь князя В.Д. Голи­цына и жена П.А. Арапова, адъютанта гене­рала В.И. Гурко

« Все вспо­ми­на­ются в эти страш­ные дни. Обо всех дума­ешь с одина­ко­вой трево­гой… И нет веры ни в чьё спасе­ние… Всё личное раство­ря­ется сейчас. Нет проч­но­сти ни в чём. Отдых нахо­дишь только в сказ­ках и в мыслях. А действи­тель­ность - как сон… Надо терпеть и рабо­тать».
Зина­ида Дени­сьев­ская

« Я стара­юсь скре­пить душу желез­ными поло­сами».
Зина­ида Гиппиус

Источники и литература

1. Арапова З.В. Днев­ник № 13. 1916–1921 гг. // НИОР РГБ. Ф. 12. Кар. 1. Ед. хр. 9.
2. Бело­цве­това М. Э. Днев­ник (1919 ноябрь 26 - 1920 мая 1) // НИОР РГБ. Ф. 24. Карт. 5. Ед. хр. 1.
3. Бербе­рова Н.Н. Курсив мой: Авто­био­гра­фия / Вступ. ст. Е.В. Витков­со­кого; Коммент. В.П.Кочетова, Г.И. Мосе­швили. М.: Согла­сие, 1996.
4. Блок Л. И быль и небы­лицы о Блоке и о себе // Жизни гибель­ный пожар. М., 2012. С. 39–111.
5. Бобрин­ская В.Н. Воспо­ми­на­ния. «Итоги личных наблю­де­ний» // ГАРФ. Ф. 5819. Оп. 1. Ед. хр. № 6.
6. Брик Л. Пристраст­ные рассказы. Сост. Я. И. Грой­сман, И.Ю. Генс. Худо­же­ствен­ное оформ­ле­ние - В.В. Петру­хин. Нижний Новго­род: ДЕКОМ, 2011.
7. Гиппиус З. Днев­ники.
8. Глоцер В. «Марина Дурново: Мой муж Даниил Хармс».
9. Дени­сьев­ская З. А. Днев­ник 1916–1919 // НИОР РГБ. Ф.752. Катр. 2. Ед. хр.2.
10. Дени­сьев­ская З. А. Днев­ник 1919–1921 // НИОР РГБ. Ф.752. Катр. 2. Ед. хр.3.
11. Дулова Е.Г. «По правде говоря». (Исто­рия трех поко­ле­ний). Часть II . 1916–1922 гг.» // НИОР РГБ. Ф. 218. Карт. 1354. Ед. хр. 4.
12. Инбер В.М. Авто­био­гра­фия (1899–1920-е гг.) // Ф. 198. Карт. 13. Ед. хр. 62. Л. 3–4
13. Карди­на­лов­ская Т. М. Жизнь тому назад: Воспо­ми­на­ния. СПб.: ДЕАН + АДИА-М, 1996.
14. Кларк С.М. Война 1914–1917 гг. Воспо­ми­на­ния. (Публи­ку­ется по мате­ри­а­лам из архива Дома русского зару­бе­жья им. А.Солженицына)
15. Кшесин­ская М. Воспо­ми­на­ния.
16. Мандель­штам Н.Я. Мой муж - Осип Мандель­штам. Москва: АСТ, 2014. С. 51.
17. Монас Р. «Я себе разрешу начать мои воспо­ми­на­ния с 1915 года». Воспо­ми­на­ния (Публи­ку­ется по мате­ри­а­лам из архива Дома русского зару­бе­жья им. А. Солже­ни­цына)
18. Саль­ни­кова А.А. Транс­фор­ма­ция идеа­лов и жизнен­ных ценно­стей русской девочки/девушки в первое после­ок­тябрь­ское деся­ти­ле­тие // Соци­аль­ная исто­рия. Ежегод­ник, 2003. Женская и гендер­ная исто­рия / Под ред. Н.Л. Пушка­ре­вой. М.: «Россий­ская поли­ти­че­ская энцик­ло­пе­дия» (РОССПЭН), 2003. С. 411–435.
19. Смир­нова Т.М. Бывшие люди Совет­ской России. Стра­те­гии выжи­ва­ния и пути инте­гра­ции. 1917–1936 годы.
20. Толстой А. Хожде­ние по мукам. Трило­гия. Книги первая и вторая // Толстой А. Собра­ние сочи­не­ний. Т. 5. М.: Госу­дар­ствен­ное изда­тель­ство худо­же­ствен­ной лите­ра­туры, 1959. С. 24.

Этнографические записки о быте русского крестьянства в конце XIX – начала ХХ века показывают существование в стране каких-то белых негров. Люди испражняются у себя в избе прямо на солому на полу, посуду моют раз-два в год, а всё вокруг в жилище кишит клопами и тараканами. Жизнь русских крестьян очень схожа с положением негров на юге Африки.

Апологеты царизма в качестве примера очень любят приводить достижения высших классов России: театры, литературу, университеты, межевропейский культурный обмен и светские рауты. Всё верно. Но к высшим и образованным классам Российской империи принадлежали от силы 4-5 млн. человек. Ещё миллионов 7-8 – это различного рода разночинцы и городские рабочие (последних к моменту революции 1917 года было 2,5 млн. человек). Остальная масса – а это около 80% населения России – представляла собой крестьянство, фактически туземную бесправную массу, угнетаемую колонизаторами – представителями европейской культуры. Т.е. де-факто и де-юре Россия состояла из двух народов.

Ровно то же самое происходило, к примеру, в ЮАР. С одной стороны 10% прекрасно образованного и цивилизованного меньшинства из белых европейцев, ещё примерно столько же их приближённой обслуги из индийцев и мулатов, а внизу – 80% туземцев, многие из которых пребывали даже в каменном веке. Однако современным неграм в ЮАР, сбросившим в 1994 году власть «страшных угнетателей», пока ещё не приходит в голову говорить о том, что и они причастны к успехам белого меньшинства по строительству «маленькой Европы». Наоборот, негры в ЮАР сейчас всячески пытаются избавиться от «наследства» колонизаторов – разрушают их материальную цивилизацию (дома, водопроводы, сельхозимения), вводят собственные наречия вместо языка африкаанс, христианство заменяют на шаманизм, а также убивают и насилуют представителей белого меньшинства.

В СССР происходило то же самое: цивилизация белого мира сознательно разрушалась, её представители убивались или изгонялись из страны, в экстазе мщения ранее угнетаемое большинство из туземцев не может остановиться до сих пор.

Блогу Толкователя кажется странным, что некоторая часть образованных людей в России принялась разделять население страны на «русских» и «советских». Правильнее ведь было бы называть первых «европейцами», а вторых «русскими» (тем более что в паспортах Российской империи национальность не указывалась, а проставлялось только вероисповедание; т.е. понятия «национальность» в стране не было). Ну или в крайнем случае, толерантно «русские-1» и «русские-2».

После революции 1917 года жизнью страны стала руко- водить партия большевиков, которая завоевала свою власть в Гражданской войне. Позднее большевиков стали называть коммунистами. Основным звеном в управлении государством стали Советы. Поэтому и новую власть стали называть Советской.

Рассмотрите карту СССР (с). Найдите республики, входившие в состав Советского Союза.

РОССИЙСКАЯ СОВЕТСКАЯ ФЕДЕРАТИВНАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА (РСФСР) Эстонская ССР Латвийская ССР Литовская ССР Белорусская ССР Украинская ССР Молдавская ССР Грузинская ССР Армянская ССР Азербайджанская ССР Туркменская ССР Узбекская ССР Казахская ССР Таджикская ССР Киргизская ССР

В начале 90-х годов началась масштабная кампания по восстановлению Храма Христа Спасителя на историческом месте. В настоящее время мы видим сильно "улучшенную" копию прежнего храма.

1.Какое государство образовалось на территории бывшей Российской империи? 2.В каком году образовался Советский Союз? 3.Как изменилась жизнь людей? 1.Какое государство образовалось на территории бывшей Российской империи? 2.В каком году образовался Советский Союз? 3.Как изменилась жизнь людей? 17 Панова Оксана Владимировна учитель начальных классов МАОУ «Гимназия 4» г. Великого Новгорода Персональный сайт:

«Сто лет назад в Липецке не кричали «ура», не стреляли из пушек и не громили правительственные организации, но город почти на полгода погрузился в хаос», - рассказывает почётный архивист России Валерий Поляков.

Вино лилось рекой

Мария Герасимова, «АиФ-Черноземье»: Валерий Борисович, некоторые историки говорят, что переворот был неизбежен - люди устали от бездействия Временного правительства. Сознание липчан к октябрю 1917-го тоже охватили революционные идеи?

Виктор Поляков: У нас не витал дух революции. Но и сказать, что всё было спокойно, нельзя. В сентябре город погрузился в хаос - рабочие городского самоуправления устроили забастовку: требовали повысить зарплату, отказывались убирать улицы. Начался коммунальный кризис: не было ни света, ни воды, повсюду высились горы мусора. Власти оказались практически бессильны. На то, чтобы увеличить людям оклады, ушла бы большая часть бюджета, поэтому они пошли другим путём - обратились за помощью к 191-му запасному пехотному полку, чьи солдаты в то время были расквартированы в Липецке. Таким образом забастовку удалось прекратить. До этого был ещё один бунт: летом липчане с теми же солдатами разгромили ликёрный завод и винные склады. Прекратить пьяный беспредел попытался один из офицеров - он приказал слить вино через трубу в Каменный лог. А уже скоро у трубы выстроилась огромная очередь с чайниками, тазами и вёдрами… Кроме того, горожане, вдохновлённые свободой, которую им подарила Февральская революция, нередко устраивали беспорядки, грабили усадьбы помещиков. Взять, например, имение Петра Семёнова-Тян-Шанского - его полностью разорили. Многие дворяне вынуждены были бежать. Некоторых убивали. Так, на станции Грязи расстреляли князя Бориса Вяземского.

Первомайский митинг Фото:

- Почему беспорядки не пресекались? Или властям было удобнее закрывать на всё глаза?

Как писал современник тех событий, священник Успенской церкви Алексей Архангельский, «Россия монархическая обратилась в три дня в вольную республику», и эта воля опьянила всех. Одни, почувствовав свободу, уже не хотели работать в полную силу, другие ещё пытались, но это было не просто. В городе в тот момент не было «крепкой руки». Эсеры и меньшевики, а тогда именно у них оказалась вся власть, хоть и признавали, что «анархия захватила глубокие корни и грозит самому существованию страны», практически ничего не предпринимали.

- Революция смогла положить конец воцарившемуся хаосу или, наоборот, начались ещё более серьёзные волнения?

Первые известия о потрясениях в Петрограде пришли в Липецк 24 октября, а 28 числа стало ясно, что победила революция. Хотя от общественности это попытались скрыть. Люди узнавали новости от телеграфистов, а затем передавали их из уст в уста. Чтобы не допустить новых бунтов и восстаний, у нас создали Комитет спасения Родины и революции. Он должен был следить за порядком. Но это лишь «на бумаге», фактически с возложенными обязанностями комитет не справлялся.

Эпоха перемен

Члены исполкома Липецкого уездного Совета. Фото: Государственный архив Липецкой области

- В Липецке быстро установилась советская власть?

Смена власти происходила довольно вяло. 25 ноября у нас состоялось заседание исполкома, на котором единственной центральной властью страны признали Совет Народных Комиссаров, но с оговоркой, что будут требовать организации правительства из большевиков, кадетов и меньшевиков. Кстати, в это же время Липецкий уезд мог стать губернией: 29 ноября к нам приезжал представитель Московского бюро большевиков Александр Сафонов - он предложил нашим управленцам «взять инициативу создания власти в губернии» (тамбовское руководство, видимо, потеряло доверие народа). Но наши отказались, вероятно, побоявшись ответственности. Да что говорить про власть, когда сами люди не спешили менять свою жизнь. Как вспоминал Алексей Архангельский, на выборах в учредительное собрание, которое должно было иметь один из решающих голосов «в делах строительства новой России, в день голосовало едва ли более 1,5 тысяч человек». Это было 13 ноября - практически сразу после революции. А советская власть установилась лишь 20 декабря. 16 числа председателем президиума стал Владимир Агте. Именно он сделал то, что не смогли ни кадеты, ни меньшевики - взял на себя ответственность. Так начал устанавливаться порядок.

- В городе появилось сильное руководство. Население, наверное, обрадовалось?

Что вы, было много недовольных. 31 декабря восстали торговцы: они хотели работать как раньше, практически не платя налогов, произвольно устанавливать цены, а тут новая власть начала «закручивать гайки». Разъярённая толпа ворвалась в здание Липецкого совета, председателя Агте и членов исполкома арестовали и избили. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы не вмешались солдаты. Затем последовали реформы - создали отдел охраны, комиссариат просвещения, военный трибунал… Кстати, именно трибунал рассматривал дело о бунте. Правда, какой приговор вынесли торговцам, неизвестно - документы, к сожалению, не сохранились.

Устали от монарха?

- «Закручивать гайки» начали в конце декабря, а когда в городе окончательно навели порядок?

Только весной 1918 года. Но жили липчане всё равно хуже, чем до Февральского переворота. Тогда у нас был курорт, в Липецке отдыхали богачи, они оставляли здесь большие деньги, а те поступали в казну. По тем временам у нас был хороший бюджет, а, следовательно, зарплаты, другие выплаты. Но люди устали от монархии, захотели свободы. Даже священник Архангельский характеризовал ту Россию как «стеснённую, придавленную пятой самодержавия», значит, видимо, не такой хороший был царь. К тому же, велась серьёзная пропаганда. И вот что мы получили: потребовалось полгода после революции, чтобы жизнь стала относительно спокойной. Но из-за того, что крестьяне опьянённые свободой плохо работали в 1917-м, а плодородные губернии оказались отрезаны от других областей из-за противостояния «красных», «белых», «зелёных», начался голод. Впрочем, у нас он ощущался не так сильно, как в Петербурге. Мы даже помогали жителям северной столицы - отправляли им продовольствие. Налаживаться жизнь начала лишь в 1921 году, после того как Ленин заменил продразвёрстку продовольственным налогом, дал большую свободу крестьянам.

- Как вы считаете, что нам дала революция? И возможно ли сегодня повторение событий 1917 года?

- «Ломать копья» на эту тему предстоит историкам ещё не одного поколения. Я же не хочу давать оценок, только факты - революция произошла, и она дала нам 70 отличных от всей истории России лет. Что же касается повторения событий, я считаю, что это невозможно. Такой революции сегодня никто не захочет, да и, судя по последним опросам, большинство населения доверяет президенту.